©Середюк Алексей В. (Киев)

Долг

Давно уже пропала, исчезла, «отпала» проблема – купить алкоголь, купить выпивку – приобрести, - «чистый» алкоголь «варенного вина», дорогое марочное вино, дорогое шампанское, или – дешевое пойло, «шмурдяк», недорогое, но качественное колхозное «плодово-ягодное», - в «главном» украинском городе, в столице украинской социалистической республики; «давно» - уже несколько лет, как «дефицитность» дефицита стала дефицитом, как дефицит «самоликвидировался», объявившись, материализовавшись на стеллажах гастрономов. Как власть перестала «мучить» своих граждан отсутствием одного товара, озабоченная «исчезновением» многих других, ставших дефицитными… Этот Город – всегда был городом «хлебным», почти всегда – за исключением тех лет, когда кто-то решал, что в этом краю – слишком сытно, что этого народа – слишком много, что надо бы его немного «укоротить», ограничить, решал – в соответствии с постулатами идеологии – уходящей в прошлое, ставшей «постыдной» - даже для тех, кто являлся ее адептом, и той – которая еще не стала официальной, легитимной, общепринятой, лишь маня обывателей яркой оберткой импортной «влекущей» «заманухи». Этот Город всегда был «добрым» - нейтральным добром равнодушия, дозволения БЫТЬ, сосуществовать. А потому – продуктовые магазины, гастрономы этого Города, как и других городов этого края, этой одной из пятнадцати республик евро-азиатского пространства, скрепленного «обручами», железными и жесткими – идеологии необходимости, всегда были «сытнее» и полнее – чем в других регионах, других краях… Потому что «добрая» власть чувствовала необходимость, чувствовала свою обязанность – «долг», - перед согражданами, «осчастливить» которых она обязывалась и – пыталась. И с продуктами всегда было легче (за исключением «проклятых» лет), и – с «продукцией» ликероводочной промышленности, которая опять стала доступной, перестав раздражать своей вожделенностью обывателей. Город, раскинувшийся и по холмам, и по окрестным долам, - так широко, что и озабоченная порядком, поддержанием порядка «добрая» власть, физически не могла, не смогла бы – «быть» везде, присутствовать везде, проявляясь фигурами правоохранителей в новых «модах», в новой форме нового времени, галопирующей эпохи - серого, «мышастого» цвета, только в местах «официальных» или – в местах наибольшего скопления населения. В тех местах, где представители власти, утверждая «добро» власти, не спеша прохаживались, придерживая на форменных поясах, как прежде – жандармы сабли, новомодные, нововведенные резиновые дубинки. А в остальном, на остальной территории Города, в многочисленных скверах, парках, лесочках и пустырях – была свобода, вольница, воля неподконтрольности и беспризорности, когда никакой электронный глаз, никакое властное око на следило за тем, что там происходило, за тем, кто там собирался – пенсионеры ли, молодые мамы, или – наглая молодежь, смакующая «официальные» алкогольные релаксанты, антидепрессанты – из стеклянных бутылок.

Вот и теперь – в парке, на «ничейной» территории вольницы, временной неприкаянности и свободы от власти – в самом центре района, практически – в центре города, в ухоженной и обустроенной «зоне» свободной растительности посреди города, которую обхаживали ежедневно десятки трудовых рук – срезая растительность, подрезая ветки, гребя, роя и копая, десятки мужских и женских рук, и теперь – на стандартных, крашеных и перекрашенных лавочках, ломаных и чиненых много раз, расположилась компания – одна из десятков, сотен компаний, которые ежедневно собирались в разных точках «неприкаянности», неподконтрольности и неорганизованности – в городе, в различных сквериках и парках делая то, что обычно принято было делать – в «наливайках», «кабаках», ресторанах и кафе, противных таким посетителям, таким компаниям – или своей запущенностью, вонючестью и грязью, или – своей недоступностью, «буржуйской» гордыней и пафосностью – достаточно дешевой, но – «отравленной» «пафосом» пресыщения и наживы. А «на воздухе», теплым весенним вечером – было вкусно смаковать – даже не «напитком», не пойлом, а самой свободой, свободностью, бытовой вольницей и вседозволенностью, свободой, которую хотели сделать еще свободнее и развязнее, «перестраивая» общество последние пять лет. Они были – спортсмены, молодые, сильные, здоровые, забывшие об «подаренной» им радиации; они шли с тренировки, из спортзала, от ближайшей школы, в спортзале которой они занимались – как и в десятках спортзалов по всему городу, - сотни, тысячи «групп», секций, в которых десятки тысяч молодых людей «отрабатывали», «канализировали» свою частную агрессию, учились самостоятельно отстаивать свои права и свое достоинство – в обществе, в котором еще недавно декларировался гуманизм, гуманность отношений между людьми, между гражданами, но в котором, в последнее время, как оказалось, самыми важными качествами стали считаться – сила и агрессия, в котором стала жизненной необходимостью – способность к самозащите, к защите себя, своих близких и любимых – от чужой агрессии. В котором стали забывать о необходимости – к уважению сограждан, не говоря уже – о любви. В котором начали декларировать необходимость «состязательности», социальной «конкурентности» и противостояния, выражавшихся, почему-то, только в агрессии против тех, кто оказался ближе всего, в – грабежах и избиениях, во всем том, от чего и нужно было научиться защищаться. У одного из них был день рождения, который он будет «отмечать» - полноценно, дома, за накрытым столом, в выходные, но – не все придут – из их компании, из команды, не всех он позовет, а главное – так хотелось почувствовать себя взрослым, так хотелось делать, творить все, что хочется – как «полноценный» и взрослый человек, хоть бы и водку пить «из горла».

Шумная компания, нашедшая «свое» место в парке – подальше от центральной аллеи, от прохожих и отдыхающих в парке и – их взглядов, от работников парка и – редких автопатрулей милиции, «облепила» несколько скамеек, лавочек, принесенных, сдвинутых рядом такими же «отдыхающими», расположилась на них – почему-то усевшись на спинках скамеек и расставив ноги на сиденьях, там, где «нормальные» обыватели обычно – сидели, а такие вот компании – пачкали ногами и плевками, или же – просто став рядом. Из большой спортивной сумки достали несколько бутылок-«белоголовок», бутылок – с длинным высоким горлышком, с прозрачной жидкостью внутри них. Кто-то попытался открыть эти бутылки, попытался, неудачно, сорвать металлические крышечки – уже не «бескозырки», уже – с «ушком», но – такие же неудобные, сорвать – режа пальцы и ладони. Над ним посмеялись и кто-то другой сорвал крышки – «металлом об металл», сорвав их железным ключом. Вот только, правду говоря – из чего пить… Молодежь, «молодые», городские – мамины и папины дети, ребятки, лишь изображающие из себя свободных и «оторванных» - «из горла» пить не привыкли – не привычные. Но – у кого-то оказался стаканчик – из советского пищевого пластика, белый складной «телескопический» стаканчик, который заставили носить с собой родители – на случай питья «газводы», минералки, газировки – из автомата. Молодежь, молодые ребята по очереди наливали спиртное в этот стаканчик, по очереди – выпивали, пуская «по кругу»; и закусывали – плавлеными сырками «Дружба», соленым плавленым сырком – в серой шелестящей фольге, сырком, чем-то похожим, по вкусу, на резину. Когда же бутылки опустели, когда водка была выпита, а «закуска» съедена – из «емкой», вместительной спортивной сумки достали другую стеклянную тару, достали пивные бутылки коричневого и зеленого стекла – еще полные, достали – под похвальные, восхищенные возгласы, срывая жестяные крышечки об металлические края скамейки. Бутылки с пивом, которое тут же и «выдули» - «из горла».

Весенний вечер стал, почему-то, теплее, на душе становилось яснее и веселее, вот только – солнце не хотело «слушаться», «подыгрывать» хорошему настроению – прячась за острыми и мохнатыми кронами деревьев, что бы спрятаться и за землю – на целую ночь. День давно уже перешел в вечер, а вечер начинал меркнуть, начинал погружаться в сумерки, которые «пугал» электрический свет множества фонарей в «публичном» месте, в парке, но появление которых напоминало – пора. Возле лавочек оставалась целая «батарея» бутылок, возиться, таскаться с ними – «сдавать», никто не собирался – что бы вернуть их стоимость, цену – в несколько рублей, в дневной заработок пролетарских родителей кого-то из компании; а потому – этот «кто-то», от огорчения, из-за огорчения – от такой «потери» замахнулся двумя бутылками – на «злобную» скамью.

- Стой, стой, стой, - экспрессивного «неформала» остановили, перехватили его товарищи. – Мы же не какие-то вандалы, - отобранные бутылки бросили в молодую малахитовую траву.

Нужно было идти, расходиться, кому-то нужно было – ехать, попасть в другой район Города, нужно было «попасть», «сесть» в метро. В метро заходить пьяным нельзя было; работники, работницы метро, простые, добрые женщины – не озлобленные жизнью, не очень-то в этом усердствовали, «отдавая» в руки линейной милиции лишь тех, кто мог сам себе навредить, кто больше ничего, кроме этого, уже не мог, тех, с кем противно было возиться и самой милиции; но – «рисковать» «нарваться» на неприятности, получить на ровном месте «проблему» - самым умным и в пьяном виде, не хотелось, а хотелось – плыть по вечернему городу, плыть по свежему воздуху, плыть – в своей иллюзии свободы – идя к следующей станции метро.

Хотелось и – делалось. Группа молодых людей, молодежная компания «спортивного вида», взбодренная, взвинченная, не «успокоенная», но – раздраженная спиртным, прошла по аллеям парка, пугая огромных собак и их хозяев – купивших собак, что бы пугать других людей, немногочисленных прохожих, гуляющих с детьми. Они вышли на трассу, вышли к проспекту – идя вдоль его по тротуару, громко что-то рассказывая друг другу, делясь переживаниями и пережитым, совершенно не слушая, не слыша сказанное. Кто-то решил запеть, кто-то начал читать стихи – стихи, гонимых недавно поэтов, а теперь – известные, модные и популярные, стихи, которые, как и их авторов, пытались использовать как раздражитель – против застоявшихся устоев. «Ти знаєш, що ти – людина, ти знаєш про це чи ні? Думка твоя єдина…» «Чтец», парень, декламировавший слова, поразившие его, запнулся – забыв «текст». Но – не растерялся, начав декламировать четверостишие другого поэта: «Я не знаю, хто кого морочить, тільки б – револьвера я узяв, і стріляв би в кожні жирні очі, в кожну шляпку і манто стріляв».

- Володька Сосюра, служивший не только «красным», но и батьке Махно, - «бей красных, что бы побелели, бей белых, что бы покраснели».

- Серьезно? Вот хулиган.

Алкоголь стал «выветриваться» - расщепленный ферментами и выводимый печенью, стал «выветриваться» и «дух» свободы, улетучивалось настроение – вместе с жидкостью, которой «облегчались» у ближайших электроопор, столбов. Или – для особо щепетильных, - в ближайших кустах. Кто-то из ребят захотел «продолжения банкета», выбежав на трассу с протянутой в верх рукой.

- Купим у таксистов. Что брать – водку или шампанское? Или – шмурдяк?

Товарищи подхватили его под руки, нагнув, согнув протянутую руку вниз, втянув назад – на тротуар, подальше от проезжей части, от проезжающих мимо машин, таких редких в вечернее время, редких «Жигулей» и «Волг», нечастых, но таких популярных у «простонародья», - «Запорожцев», тружеников «Москвичей», «москвичков», антикварных «Побед» и «21»-х. «Нужно знать меру», «оторвались» - и хватит», «делу время…» - все это ребята усвоили от своих родителей, кто лучше – кто хуже, усвоили эту бытийную, бытовую мудрость, «мудрость» трудяг и работяг, которая не давала им «опускаться» и в самые трудные моменты, и которая «держала» компанию – подальше от глупостей, пока они были вместе, пока те, кто умнее, могли влиять на тех, кто слабее. Пока у них было их частное, приватное «общее дело», общий интерес, общее задание; пока и жизнь, и родители, и чужие взрослые до конца не раскрыли им «мудрость» этого мира, его смысл, смысл их жизни.

Один из товарищей, один из «членов», участников кампании, Андрей, Андрей Гончарук, так же почувствовал, ощутил «звоночек», позыв, чувство беспокоящей необходимости и нужды, напоминающее о выпитом недавно, о горьких жидкостях – прозрачной и мутно коричневой, о жидкости, которая успела пройти циркуляцию его организмом, успела измучить его печень и почки, а теперь, как обработанные токсины, «просилась» наружу. Он оперся рукой о парапет путепровода, уперся рукой на ограду небольшого моста – перекинутого, переброшенного через железнодорожные пути, над блестящими, «укатанными» и отшлифованными рельсами, над грязными, в мазуте, шпалами, над черными, незаметными в темноте, проводами, электрическими проводами высокого напряжения, мерно гудящими в темноте, гудящими – угрожающе, напоминая о своей мощи, о тысячах вольт, о высоком напряжении, двигающем многотонные электровозы, многотонные составы, он уперся – одной рукой, другой спешно и пьяно расстегивая ширинку.

- Ты что это? Дурак? Ведь убьет же – «напряжение» какое под тобой! Под мостом же – провода, «под напряжением», высоковольтные. – Один из товарищей крепко и нахально, убеждающее, схватил за плечи Андрея, сжал его плечи, «перехватил» сзади – что бы не обрызгал, убедительно, одним тоном убеждая в том, в чем сам был не очень уверен, но альтернативы чему не видел. Ведь на днях передавали, сообщали о похожем случае, об аналогичной ситуации, сообщали в передачи Молодежной студии «Гарт» («Закалка»), рассказывал молодой, подающий надежды, уже весьма известный и популярный журналист, рассказывал о случае, о котором могли рассказать только в передаче, в программе именно этой студии, с еще не запуганными, не придавленными жизнью журналистами, о случае, произошедшем с несчастным бедолагой, в подпитии решившим

«посмеяться», «насмехаться» над окружающим миром, захотел прочувствовать свое превосходство над своим окружением, над публичностью – «помочившись» на них, выразив максимально свое презрение к обществу и миру. С моста. С путепровода над железнодорожными путями. И проводами. Шибанувшими его так, что у него все обуглилось, обуглились не только руки.

Может это был обман, скорее всего – обман и шутка журналистов, но – какое это имело значение – когда речь идет о жизни, когда, если – есть хоть какая-то вероятность того, что может произойти несчастье, произойти непоправимое, если есть вероятность того, что парень неоднократно наблюдал по телевизору, наблюдал – как электрические разряды, высокое напряжение «пробивало» даже простую «газовую среду». Если речь идет о жизни человека, твоего друга, если есть хоть какая-то вероятность того, что может произойти несчастье, беда.

- Вон, в нескольких шагах, на спуске, на склоне возле съезда с моста – кустики, ведь дойдешь? Добежишь? Ты же видишь – провода под нами, может убить, может так «шарахнуть»…

«Точно, черт! Спасибо!» - До «спасенного» только теперь дошло, - что могло с ним произойти, от чего его предостерегли, какую беду он избежал. Он спустился по склону, по травянистому скату у моста к кустам, сделал свое «срочное дело» и, вернувшись назад, к компании, благодарно и пьяно обнял своего «спасителя». Благодарно – ощущая безграничное счастье – от того, что жив, от того что – «спасен», от того, что жизнь – казалась полностью его принадлежностью, его собственностью, казалась, казалось – в его распоряжении. Ощущая, переживая те же чувства, что и вся компания, вся их молодая компания – слегка разнузданная и «безбашенная» - «в меру», компания, «входящая» в жизнь, компания входящих в жизнь парней, молодежи, овладевающей собой, своей жизнью, своим телом, своими гормонами, и впадающих в феноменальную иллюзию овладения и окружающим миром, овладения материальным миром, духовным и бездушным, уверенных в том, что весь этот мир – станет их, «ляжет» «под них», в том, что он – для них и будет им «дарить» только хорошее, только блага, только радость и удовольствие. Мимо пролетали машины – и легковые автомобили, все еще редкие, все еще – главный признак статусности человека, легковые машины, доступность которых – каждому, обещала новая экономическая практика руководства страны, и грузовые – груженые песком, щебнем, готовыми бетонными блоками грузовики, самосвалы, спешащие к многочисленным стройкам, и «бортовые», груженые сырьем для многочисленных предприятий в этом Городе, груженые продуктами, развозящие, везущие продуктовые товары, овощи и фрукты – из близлежащих колхозов, муку и крупы, консервы – с товарных железнодорожных станций – на склады Города, на базы, из которых в ближайшие дни их доставят в магазины. Пролетали и тяжелые многотонные «длинномеры», и свои – «Совтрансавто», и чужие – с иностранными номерами и незнакомыми надписями на тканевых бортах. И все это – было для них. Вся жизнь была – для них. Для них работали заводы и – базы, для них – ездили, «ходили» по маршрутам автобусы и трамваи, работало метро. Так им казалось. И это заблуждение периодически подтверждалось – ценой проезда в метро – в пять копеек, ценой проезда в трамвае – в три копейки. Уверенная, самоуверенная компания, трогать которую опасались, не хотели и патрульные милицейские в проезжающем мимо сине-желтой патрульном «бобике», уазике, спускалась к станции метро, спускалась с насыпи путепровода, очередного путепровода, из бетонных плит и опор, настроенных массово в Городе – в последние десятилетия, путепровода, по которому с шипеньем и гулом проносились тяжеленные «длинномеры», «труженики» дорог, не знающие ни устали, ни покоя – ни днем, ни вечером.

* * *

Как и сотни лет раньше, до этого момента, как и тысячи лет тому, как и миллионы лет назад, солнце освещало Город, освещало место, пространство, на котором оно раскинулось. Освещало улицы и дома – дома, появившиеся и несколько сотен лет назад и совсем недавно – десять-двадцать лет тому, освещало, заливало светом дороги, трассы, проспекты, по которым с шорохом шин шастали автомобили. Все было как всегда, все было – как раньше. Город жил, Город «двигался», в своем постоянном движении перемещая новые ресурсы, новые материалы и продукты, перемещая отходы и отбросы.

И тем не менее, что-то, какие-то моменты, какие-то детали городского «ландшафта», городских «конструктивных элементов», указывали на то, что это уже не совсем тот Город, что раньше, несколько лет тому назад, может даже – совсем не тот Город, что и общество уже – не то, что это уже совсем другое общество и другая страна – с другим жизненным укладом, другим мировоззрением и идеологией. На городских дорогах, на городских «артериях» - трассах и бульварах, появились невиданные прежде автомобили, «не местные», не отечественной сборки, - машины, для которых быстро появилось новое название, новое слово – «иномарки», машины – с непривычным дизайном, с экстравагантным внешним видом – пусть и «усредненным», но «отточенным» постоянной борьбой за потребителя, появились машины – «бэушные», старые – из «вторых рук», часто – «заезженные», солидные и массивные – американские, странные и сомнительные немецкие – ржавые «ведра» с отваливающимися глушителями и бамперами, маленькие и смешные – японские, будто собранные из детских конструктов. Да и сами дороги изрядно «постарели» - без своевременного ремонта «на совесть», без ответственной честности соответствующих служб; по ветхим изношенным дорогам шастали такие же «убитые», как и дороги, машины, машины невиданного экстерьера. Машины эти шастали, ездили, проезжали мимо новых заведений, мимо новых зданий невиданной роскоши – в центре Города, мимо блистательных роскошных казино, они «пролетали» мимо новых развлекательных заведений, казино – в «спальных районах», «устроенных» во вчерашних кинотеатрах и Домах культуры, посещение которых простолюдинами оказалось излишним. Они пролетали – мимо новых киосков, рундуков, ларьков – с невиданной ранее мелочевкой – импортными жвачками, сигаретами и цветастыми – на любой вкус, презервативами, киосков, облепленных уже обтертыми, ободранными листовками со «светлым» образом «богини», «матери» бога - лидера секты, успевшей возникнуть «из ничего» и – канувшей в тюрьмы. Машины проезжали – под еще новым «явлением» для нового общества, под огромными рекламными щитами, рекламирующими финансовые «пирамиды», - то ли «Киевскую Трусь», то ли – «Мор-курий», проезжали – мимо новых торговых заведений, задевающих глаз между привычными «Гастрономами», «Спорттоварами», и «Овощами», заведений для «избранных», для разбогатевших, предлагающих им что-то вроде итальянской мебели, для «простых» - всякие «маркеты», мимо тех, кто собирался возле этих заведений – на вездесущих импровизированных «толкучках», базарчиках, появившихся неизвестно откуда барахолках, на которых можно было увидеть всякое импортное, контрабандное барахло, базарчиках, возле которых объявились странные личности с картонками на груди – предлагающие откупить, перекупить ваучеры и золото, с пачками иноземной валюты и своих «родных» дешевеющих «фантиков» в руках, зажатых в кулаках.

Прошло всего лишь несколько лет – не больше пяти лет, но Город, общество, страну, будто кто-то вывернул «наизнанку», будто «машина времени» перенесла наблюдателя не только в иное время, иную эпоху – на столетие вбок или назад, но и – в другое место, такое чужое и странное, непривычное.

По перегретому асфальту междомовых проездов, между панельными домами, оставшимися от прежней эпохи, «выписывала», выруливала машина – добротная иномарка «средних лет», возможно – «из вторых рук», но - еще достаточно надежная и презентабельная, «подрулив», подъехав к одному из таких панельных домов – со стандартным жильем прежней эпохи, проехав по газону и клумбам, чтобы выехать прямо к подъезду, встать прямо перед подъездом, перекрыв прямой проход, прямой выход жильцам. Из машины вышел – молодой человек, молодой мужчина, совсем недавно – переставший быть парнем, попрощавшийся со своей юностью ради зрелости, самоуверенной зрелости, ради чувства уверенности, самоуверенности и социальной полноценности.

Дома, в квартире, ставшей настолько «родной», что аж надоевшей, его встретили привычные вопросы и замечания самого родного человека пенсионного возраста и пенсионного образа жизни, его матери, о том – что он купил, что привез, что было нужно и о чем он забыл. И совершенно ненужная, «равнодушная» информация о том, что его никак не касалась, о знакомых и подругах матери, об их здоровье и проблемах, о том, что неплохо бы им помочь…

Но одна «информация», одна тема обратила на себя внимание:

- Андрей, сынок, - к тебе заходил твой знакомый, твой друг, помнишь такого? – Женщина назвала имя, назвала по имени человека, чей образ пробудил давние воспоминания – о юности, о юношеских занятиях и увлечениях, об общих хобби и общем времяпрепровождении – в спортзале, на «качалке», на пляже и – на танцах, на дискотеках. Конечно, он его помнил.

- И что он хотел?

- Он ищет помощи, он рассказывал о своих проблемах, о том, что с ним произошло и о том, что могло бы его выручить.

- Ну, да… Только его проблемы и беспокоят… Что же с ним там произошло и что он хотел?

- Долги… Что же еще может сейчас напугать человека? Задолжал он крупную сумму, задолжал очень плохим людям, а они еще и «перевели» этот долг, продали – еще худшим людям, бандитам. А они поставили его на «счетчик». И теперь он мечется, «крутиться», бегает – ищет, где достать денег… Вот и к нам забежал. Помощи просит. А то ведь – или убьют его и семью, или – квартиру отдавать, становиться бездомными…

Молодой человек молча переоделся, помыл руки и начал «хозяйничать» на кухне – набирая из кастрюльке себе супчик – ожидая продолжения разговора, ожидая конкретных вопросов – надеясь на то, что его близкий человек – не такой «хороший», как раньше, не такой наивный, надеясь на то, что разум, как и у него, взял контроль над эмоциями, и понимая, что неприятного разговора, все же, не избежать.

- Сынок, так что?

- Что?

- Поможешь своему другу?

- С какой стати?

- Он же твой друг – вы же с детства дружили!

- И что?

- Ну, друг…

- Детство… Сейчас прошлое не имеет никакого значения, ни прошлое, ни прошлые отношения, ни дружба… Сейчас имеют значение совсем другие вещи. Мало ли что там было, когда-то… С какой стати нам с ним возиться? Я ему что – должен что-то? Ничего НЕ ДОЛЖЕН я ему. НИЧЕГО. Ну, свела судьба – в детстве; а теперь – развела. И каждый идет своим путем. Ну, свихнулся он с пути, ну, споткнулся… И что? Значит – «дурачина», значит – глупый. «Дурилка», дурик, Дуримар. А тягаться с дураками – себе дороже…

- Тогда ты потеряешь друга!

- «Хочешь потерять друга – одолжи ему деньги». Слышала такую поговорку? И так – и так, потеряю. Да и не друг он мне. Что за глупость – дружить с лузером, с неудачником? Дружить нужно с сильными людьми.

- Как же так? Какой ты стал…

- Жизнь такая… Вот мы собираемся – разъехаться, собирались – продать эту «нору», квартиру, добавить к тем деньгам, что есть и купить – тебе квартирку получше, нам с женой, с ребенком – домик. А так что – дальше будем тут мучиться, будем жить – «спрессовано»? Или – отдашь свои деньги – и пойдешь на улицу жить? Почему вместо какого-то придурка, неудачника «терпеть» должен кто-то другой, да еще – и за свои деньги? Оплошал? Ошибся? Расплачивайся… И ладно – если бы мы, если бы я должен ему был что-то. А то ведь… «Дружили»… Таких «друзей» у меня – полшколы. Что – всем отдавать свои деньги?

- Жалко парня… Жалко… Так судьбу себе сломать. Что же делать?

- Мать! Ты же в бога своего веришь? Пусть он ему и поможет…

Молодой человек раздраженно, недовольно обтер салфеткой губы, вытер руки и резко встав – даже не запив.

- Пойду – деньги зарабатывать, - что бы потом всяким идиотам их раздавать! Да?

Хлопнула входная дверь, бахнула и дверь подъезда. С резким треском хлопнула и дверца машины, после чего загудел, взвизгивая ремнем генератора, изношенный двигатель импортной машины.

Женщина, будто застыв, стояла, прислушиваясь к этим звукам – сложив руки и грустно наклонив голову. Когда зашуршали шины отъезжающей машины, - со знакомым тарахтением двигателя, она подошла к окну и – перекрестила что-то – там, за окном.

©Середюк Алексей В. (Киев)

Изнанка. Год 2001

«Офф рили»

2001 год. Новая эра. И десять лет «новых времен», десять лет существования одной страны – страны не такой уж большой, но и не маленькой, не самой пробивной и мощной, но и – не самой бедной, не самой бедной когда-то, когда эта страна получила, мирно отобрала свою долю наследства – от государства коммунистического, когда это молодое государство произвольно вставляли и в «двадцатку», и в «десятку» высокоразвитых, экономически развитых, «продвинутых» стран, представляющих элитарный геополитический «клуб». Эта страна – Украина.

Десять лет – нужно отмечать… Необходимо – «хочешь – не хочешь». Необходимо демонстрировать – прогрессивность, прогрессивный характер новой власти, новой системы. Необходимо, хотя бы, продемонстрировать, то, что ничего не потеряли, что, хотя бы, - сохранили то, что этой «власти», этой системе досталось - «в наследство». Необходимо сделать то, что так любит делать любая власть – продемонстрировать свою силу, потенциал, «потенцию».

Несколько недель «свободные» СМИ «трубили», «накручивая» обывателей, обещая – грандиозный праздник, грандиозное празднование – годовщины, «юбилея» Независимости, грандиозные мероприятия, созывая, сзывая людей – совместно отметить, совместно лицезреть и созерцать – собравшись в одном месте, в месте, которому почему-то придали, приписали странную значимость, которое все время кто-то пытался занять или отстоять, призывая людей собраться - в «Центр» самого главного города, на центральную улицу, на центральную площадь, и – только ради того, что бы посмотреть на демонстрацию властью своей «мощи», своей потуги, своей «успешности». И люди пришли, приехали, не только из разных районов столицы, но – и из разных «мест», регионов страны: день рождения родного государства! Праздник… Люди прибыли – из разных стран, приехали со всего мира – на Всемирный конгресс украинцев, на «съезд» украинской диаспоры. И полугода не прошло, как скудные толпы оппозиционных демонстрантов штурмовали властные институции, как их хватали и «паковали» по тюрьмам, и года не прошло, как исчез неугомонный журналист, как объявили и продемонстрировали истинный, «звериный» характер власти – «порвавшей» этого журналиста. А теперь все это забылось, теперь журналисты во всех СМИ «распинались», восхваляя достижения власти, теперь со всего мира, «свободного» «западного» мира, съезжались люди, легитимизируя, подтверждая достоинство власти. Приезжали – «отметить», отпраздновать независимость от «проклятой» Москвы, от чужой воли, чужого принуждения – к развитию и справедливости.

К центру города съезжались немногочисленные автомобили, «немногочисленные», поскольку для «многочисленных» город был перекрыт, в центр пропускали только машины «избранных» - со стикерами на лобовом стекле. В центре города из станций метро, с эскалаторов высыпались многочисленные толпы граждан, сограждан – с нередкими вкраплениями людей приехавших, приезжих на праздник. Толпы радостных людей, - с ощущением праздника, согретых и летним теплом, и этим ощущением праздника – расслабляющим, обнадеживающим, согревающим душу… С ощущением, которое никак и ничто не могло нарушить, разрушить – ни многочисленные толпы «служивых», правоохранителей, ни их организованные пикеты, ни – стальные щиты, турникеты, совокупно огородившие целый район в центре, всю центральную площадь – огородившие эту площадь – для власти и от народа, огородившие власть, ее представителей – от народа… И не зря – праздник удался: прошла техника парадным ходом, пролетели самолеты военные, военно-транспортные, прошли армейцы, военные – парадным маршем. Отрапортовал, оттарабанил свою праздничную речь главный вовкулака от власти, главный упырь. Отшумел конгресс украинцев, отшумел – общими словами и призывами. Никто ничего не бросил – в правителей, не взбунтовался, никто и не попытался «добраться» до главного упыря на главной площади, ни один самолет не упал вниз, ничего не случилось – никто и не «пискнул», не попытался содрать «патину» приличия с власти. Беспокойства, приятные праздничные заботы заканчивались, обыватели разбредались по городу, по паркам, по праздничным мероприятиям – продолжая наслаждаться зрелищами, праздничными представлениями и концертами, разбредались по городу и приезжие – с удивлением рассматривая столицу – уже не своей родины, но – своих родителей, их родного края, который их родители вынуждены были покинуть, в котором их обижали, которого они так боялись и который – так их привечал теперь, сзывал и созывал. Рассматривая город, рассматривая дома – жилые дома, публичные строения, все то, что за прошедшие десятилетия наваяли, наваляли в Городе «проклятые» коммунисты. Обсуждая увиденное – то, что всегда демонстрируют приезжим в «центральных», «исторических» районах – в любой стране и любом городе, на смеси украинского и английского языков, со смешанными чувствами – удивления, восхищения, огорчения, огорчения - из-за того, что столько было сделано, столько достигнуто – и без них, из-за того, что их жизнь и жизнь их родины – так и не совпали, из-за того, что они так и оставались здесь чужими.

По залитой солнцем, праздничной улице, по праздничному проспекту, по обочинам которого деревья, залитая солнцем зелень, казалось бы, празднично махали зелеными «опахалами» проезжающим, по широкому проспекту («ширина» которого была спроектированной с учетом «худшего», с учетом возможности и необходимости транспортирования по нему бронетехники – «своим ходом», «самовывозом») двигался троллейбус – насквозь прозрачный, залитый светом солнца, пронизывающего «машину» насквозь – сквозь широкие окна, сквозь открытые форточки – вместе с ветром врываясь в него и вылетая, двигался троллейбус – один из немногих положительных результатов «нового времени» и новой эпохи, продукт независимости, независимой страны, продукт конверсии – на предприятии, которое производило и космические ракеты, и убойные, боевые ракеты, которое и продолжало производить космическую «продукцию», технику.

Внутри «машины», внутри «рогатого» - заполненного летней «свежестью», свежим, хоть и теплым, летним ветром, заполненного и преисполненного расслабляющим светом солнца, сидели – пассажиры праздничного дня, сидели празднично одетые люди, «одетые» и в праздничное веселье, настроение, сидели и стояли – те, кто спешил праздновать, спешил жить, ощутить, «схватить» - радость жизни, радость праздника, н